Расписание богослужений Наши издания События Как помочь? Контакты
+7(812) 495 48 10 Секретарь храма
+7(812) 557 78 98 Дежурный храма

Главная   Статьи   Людям о людях   Врач. Alma mater

Людям о людях

Врач. Alma mater

 Из книги "Воспоминания и размышления" прот.Сергия Филимонова, написанной к 50-летию автора. Выбор жизненного пути после школы, о годах учёбы в Военно-медицинской академии. Поиск смысла жизни.

Предыдущие главы книги: 1 - "Родом из детства", 2.1 - "В Должанке с бабушкой Александрой"., 2.2 — Первые годы в Ленинграде, 2.3 — В школе

Выбор пути

Мне очень нравились в старших классах математика, физика, химия — почти все предметы нравились. С девятого класса я учился на одни пятерки и в 1982 году окончил школу с золотой медалью.

Табель учащегося начала 1980-х годов

Табель учащегося начала 1980-х годов

В 1982 году, оканчивая среднюю школу, я размышлял о выборе дальнейшего жизненного пути. Я очень любил физику и математику, и по результатам олимпиад мог быть зачислен в профильный вуз. Но мама сказала, что все мои способности можно применить в медицине.

Я не ставил перед собой особенно высоких целей, но имел желание служить людям, помогать им в их скорбях и болезнях.

С младенчества, проведенного в карете скорой помощи, я был связан с медициной. И в детском садике, и уже учась в школе, я постоянно находился среди больных и врачей. Клинический запах стал запахом моего детства.

Мамина врачебная деятельность была связана с больными — взрослыми и детьми — с ампутированными конечностями в Научно-исследовательском институте протезирования им. Альбрехта. Мне часто приходилось бывать среди этих детей — больных, увечных.

Отец работал в Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова, участвовал в двух войнах: Эфиопско-сомалийской и Афганской, оперировал огнестрельные и минно-взрывные ранения, преподавал курсантам Академии и лечил больных.

Мои родители всегда с большим вниманием, любовью и ответственностью относились к своим пациентам, это постоянно было перед моими глазами.

И я решил поступать в Военно-медицинскую академию.

Начало учебы в Академии

Хотя я был знаменосцем школы, ответственных комсомольских поручений я никогда не выполнял. Но все же получил путевку в Военно-медицинскую академию.

К поступлению я готовился, естественно, занимался с репетиторами. Несмотря на то, что окончил школу с золотой медалью, и даже несмотря на то, что родители работали в медицине, поступить было достаточно сложно. Как сейчас помню: проходной балл был 4,75. Нужно было получить на вступительных экзаменах три пятерки и одну четверку. Не помню, сколько было человек на место, но очень много, конкурс был очень большой.

Я поступил благодаря тому, что мой отец работал в Академии, и сам я имел соответствующую подготовку.

Военно-медицинская академия им. С. М. Кирова

Военно-медицинская академия им. С. М. Кирова

Военно-медицинская академия им. С. М. Кирова

В Академии у нас сразу начались военные занятия. Конечно, не в той мере, как в регулярных войсках, но все же и они заставляли мальчиков мужать. Все-таки военная служба дает хороший внутренний стержень на всю оставшуюся жизнь.

Хотя, казалось бы, военные врачи — это не то что строевые офицеры, но даже у нас, врачей, в то время не было такой распущенности и расхлябанности, как потом у строевых курсантов во время перестройки: мы ходили строевым шагом, как положено. Все вместе, строем, ходили в столовую. Первый курс жил в казармах, потом в отдельных комнатах — кубриках в общежитии Военно-медицинской академии на Боткинской улице, прямо в Академии.

Курсант 1 курса

Курсант 1 курса

Мы постоянно ходили в наряды. Были наряды в столовой: пока одни в варочном цеху моют, таскают кастрюли и т. д., другие убирают обеденный зал, третьи метут улицу, четвертые чистят и режут картошку. И так в течение суток. Тем временем кто-то в другом наряде моет туалеты и раковины, а кто-то убирает и драит саму казарму. Был караульный наряд, когда охраняли какие-то объекты. В этом случае выдается оружие, боеприпасы, и целые сутки несется караульная служба. Потом в наряд заступает новый взвод.

Если ты идешь в наряд, то пропускаешь какое-то занятие, его приходится отрабатывать, да еще нужно и в себя прийти. Если заболел, то же самое. Поехали на овощебазу — тоже день учебы пропадает. Да и на картошку курсантов отправляли, как и обычных студентов.

Особенно непросто было на младших курсах, потому что если пропускалось занятие в анатомическом театре, то для отработки недостаточно взять учебник, а надо было как-то суметь потрудиться непосредственно в морге, в секционной. Или, например, лабораторные опыты — как их поставишь в казарме? Нужна лаборатория.

Времени на учебу оставалось немного. Поэтому каждую учебную минуту мы ценили, в отличие от студентов невоенных вузов. Курсант находится на полном государственном довольствии, его обувают и одевают, еще и деньги какие-то платят независимо от того, плохо или хорошо учится, а штатский студент не имеет всего этого, но зато располагает временем и самостоятелен: может поработать в библиотеке, в клинике.

На первых курсах, когда жили в общей казарме, проверяющие следили, чтобы курсанты вовремя улеглись спать. Потому что человек должен выспаться для того, чтобы на следующий день нормально учиться. Кстати, если ловили за тем, что спишь на лекциях, давали три наряда. То есть система контролировала не только то, как ты занимаешься, но и как слушаешь лекцию.

Некоторые ребята научились спать с открытыми глазами. Один из курсантов частенько по неопытности садился во втором ряду, и лектор просто заметил, что он сидит все время в одной позе с открытыми глазами. Когда он подошел к нему и стал махать руками перед глазами, тот даже не отреагировал. Лектор сказал: «Я многое видел, но чтобы спали с открытыми глазами — такого я никогда не видел». Тот курсант получил в итоге три наряда. Конечно, так умели немногие, но зато все мы умели слушать лекцию, даже засыпая. Этот навык, надо сказать, остался у меня на всю жизнь. Поэтому даже когда очень устаю, в полудреме я прекрасно слышу, кто что говорит на исповеди, и притом еще могу это анализировать.

Тогда у курсантов были в моде дипломаты, и мы писали конспекты, положив тетрадь на дипломат. Периодически засыпая, человек все равно продолжал автоматически писать. Со стороны казалось, что запись лекции идет полным ходом, а на самом деле рука выводила какие-то каракули. Потом проснешься и допишешь лекцию до конца.

Был случай, когда один из наших курсантов заснул и во сне вместе с дипломатом совершил сальто вперед и оказался сидящим в такой же позе в нижнем ряду.

Аудитория кафедры нормальной физиологии, 1974 год, фото из интернета

Аудитория кафедры нормальной физиологии, 1974 год, фото из интернета

Ряды шли амфитеатром, это была аудитория еще дореволюционных времен. Раздался страшный грохот, лектор обернулся, но мы все как сидели ровно, так и продолжали сидеть; он так и не понял, что случилось, подумал, что уронили дипломат. Впоследствии, кстати, этот курсант стал очень хорошим терапевтом.

Чтобы дополнительно позаниматься, выполнить домашнее задание после отбоя, мы пускались на всякие хитрости. Потому что если поймают — то получишь наряд, а если придешь без готового задания — то двойка, а за двойку — тот же наряд, да еще и отработка занятия. Нужно было непременно умудриться позаниматься ночью, но чтобы тебя не поймали. Это удавалось, потому что специально выделенные наблюдатели внимательно следили: идут проверяющие или нет. А на старших курсах вообще применяли военную тактику: вешали в кубрике одно одеяло на окно (поэтому со стороны двора не был виден свет), а второе — на дверь изнутри. Даже когда проверяющий открывал дверь — а в коридоре свет был выключен, — то у него было ощущение, что там, внутри, кромешная тьма. И если он лбом не утыкался в повешенное одеяло, то не видел, что за ним море света и полным ходом идет учеба.

У нас было обязательное стопроцентное посещение лекций. Немыслимо было, чтобы кто-то прогулял лекцию. Да еще и конспект могли проверить, поинтересоваться, что именно ты записал.

И посещаемость, и конспекты проверял педагог или начальник курса. Начальником нашего курса был подполковник Василий Андреевич Рапчевский, замечательный человек и опытный офицер. Те курсы, которые он выпускал, получали звание лучших курсов Академии. Его жизнь оборвалась трагически…

Как учили военных врачей

Нужно сказать, что уровень образования в это время был очень высоким. Мы застали многих, во-первых, ученых известных с мировым именем, во-вторых, ветеранов Второй мировой войны, которые многое могли рассказать нам из своего боевого опыта. Это было важно, потому что был разгар холодной войны и прямая угроза войны настоящей, а наши преподаватели передавали нам реальный практический опыт: как конкретно применить наши знания исходя из обстановки, которая может сложиться на корабле или в воинской части. Они щедро приводили живые примеры, о которых нигде, ни в каких книжках не пишут и нигде ничего не рассказывают. Это устное предание было очень важно для нас.

Нам преподавали известные ученые; мы учились по учебникам людей, которые прошли войны: во Вьетнаме, в Корее, в Анголе, в Афганистане, в Эфиопии. Ведь военные врачи всегда отправлялись в горячие точки. Пока я учился в школе, мой отец побывал в Эфиопии, потом, когда я учился в Академии, — на Афганской войне.

Подводная лодка

Подводная лодка

В Афганистане. Фото из интернета

В Афганистане. Фото из интернета


«…Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь» (Евр. 2, 18), — говорит апостол.

Действительно, только человек, который сам что-то пережил, может понять переживания другого. Поэтому очень правильно было построено наше обучение: с первого курса мы работали санитарами в клиниках, мыли полы, ухаживали за больными.

У нас была колоссальная нагрузка, плюс недосыпание и даже недоедание. Поначалу мы постоянно были голодны. Кто-то нарисовал карикатуру: стоит стриженый первокурсник, и в голове его лишь одна мысль: «Буфет, буфет, буфет». Возможность поработать санитаром в клинике в числе прочего позволяла немножко подкормиться.

Конечно, у многих, как и у меня, ленинградцев неподалеку жили родные. Они, естественно, приходили и приносили поесть. Но, во-первых, многое запрещалось. Во-вторых, не было принято, чтобы родные постоянно тебя подкармливали. Бывало, что тебя могли и не позвать к ним. Вот если у тебя увольнение, тогда, пожалуйста, иди домой, там ешь что хочешь. Ленинградцев отпускали охотнее — у начальства была гарантия, что курсант не болтается где попало и не занимается тем, что не положено, а находится под контролем родителей. Многие приносили из дома еду для своего взвода; пойти подкормиться и ничего не принести ребятам — это считалось нехорошо. Поскольку мой отец работал в Академии, я мог уходить в увольнение чаще.

За первым курсом следовала санитарная практика. Когда сам поубираешь палату, узнаешь, что такое труд санитара, то, естественно, на всю жизнь остается эта память и особое отношение к младшему персоналу.

После второго курса практика была на подводных лодках.

Третий курс — это уже фельдшерская практика, когда делаешь внутривенные уколы, ставишь капельницы. Изучено все, что сдается в объеме знаний и навыков фельдшера.

После третьего курса была морская практика. У нас был поход на корабле, мы отрабатывали определенные задачи.

2 курс, водолазная практика

2 курс, водолазная практика

3 курс, корабельная практика в Средиземном море на учебном корабле «Хасан»

3 курс, корабельная практика в Средиземном море на учебном корабле «Хасан»

Занятие на кафедре физиотерапии ВМА

Занятие на кафедре физиотерапии ВМА

Учебная группа 9 взвода с преподавателем Т. И. Плужниковой на занятиях по лор-болезням

Учебная группа 9 взвода с преподавателем Т. И. Плужниковой на занятиях по лор-болезням

4 курс, трудовое послушание: скалывание льда на Боткинской улице

4 курс, трудовое послушание: скалывание льда на Боткинской улице

Слушатель 6 курса Академии

Слушатель 6 курса Академии

Выпуск, вручение кортика и диплома военного врача

Выпуск, вручение кортика и диплома военного врача

Выпускники 9 взвода военно-морского факультета Военно-медицинской академии 1988 г.

Выпускники 9 взвода военно-морского факультета Военно-медицинской академии 1988 г.

Перед выпуском, после пятого курса, снова практика на подлодках. Мы выезжали на базы подводных лодок и проходили практику в гарнизоне. На младших курсах, естественно, практика была проще: ознакомление с работой медицинского пункта, какая-то помощь, непосредственное пребывание в самой подводной лодке, ознакомление с тем, что там как происходит, изучение рациона подводника и его активное поглощение, дежурство на камбузе. То есть просто знакомство с будущей службой. А вот после пятого курса кто-то из ребят уже уходил в море на подводной лодке, кто-то непосредственно участвовал, например, в погрузке боеприпасов. Нас привлекали к дежурству в объеме врачебной помощи, например, по гарнизону по скорой помощи, в госпитале. Мы были без пяти минут врачи! К шестому курсу были готовы принимать роды, рвать зубы, штопать раны.

Последняя практика перед шестым курсом должна была соединить все до этого полученные медицинские знания с теми знаниями, которые были получены именно по военной тематике, и научить, как их реализовать непосредственно на том месте, к которому тебя и готовили. Чтобы курсант, допустим, военно-морского факультета мог после этого служить и на корабле, и в береговой части.

На шестом курсе мы дежурили по больницам. Наш военно-морской факультет обязывал врачей быть готовыми оказать любую помощь. Если на суше есть медсанбаты и больницы, куда можно переправить больного, то пациенты корабельного врача в открытом море предоставлены ему одному, его знаниям и умениям. И окружают его люди без медицинского образования.

Службе на корабле предшествовала интернатура по хирургии, окончательно готовящая врача к тому, чтобы сделать даже полостную операцию во время пребывания лодки под водой. Некоторые мои однокурсники потом получали правительственные награды, прооперировав человека во время боевого дежурства. Это не такое простое дело, прежде всего — потому что нет специально оборудованной операционной.

Курсанты, так же как и студенты медицинских вузов, часто избирали свое будущее в зависимости от студенческого научного кружка (СНО). У нас он назывался ВНОС — Военно-научное общество слушателей. (Термины у военных и штатских разные. В Академии было принято называть курсантов старших курсов слушателями. В гражданской системе — аспирантура, а в военной — адъюнктура. В гражданской — заведующий кафедрой, в военной — начальник кафедры.)

Безусловно, специализация очень важна, потому что в каждой отрасли своя специфика: в военно-морской хирургии, в терапии и т. д. — в каждой области, где работают или служат люди, есть особые профессиональные заболевания и наиболее возможные поражения либо боевые повреждения.

Многие курсанты стремились в свободное время уйти в клиники. Требовалось отчитаться, куда уходишь; нас периодически проверяло начальство, действительно ли мы в клинике на дежурстве. Мы очень любили 26-ю больницу на улице Костюшко, ее хирургическое отделение было как родной дом, относились к нам там прекрасно. Было самым обычным делом, когда курсант двое или трое суток подряд ночевал на дежурствах, в одном, другом, третьем месте. В это время мы еще и читали книги, монографии — для нас все это было очень значимо и интересно, — и не теряли время впустую. Так было поставлено на курсе.

Я почти сразу начал ходить на военно-полевую хирургию, на кафедру, основанную Н. А. Опелем, известным хирургом, который занимался боевыми поражениями. Со второго курса уже стоял у операционного стола ассистентом.

Первоначально я не хотел идти по стопам отца-отоларинголога, мне хотелось заниматься большой хирургией. Но после второго курса во время стажировки в военно-морском гарнизоне я увидел, что многие моряки — и офицерского состава, и рядовые — страдают лор-заболеваниями. Поэтому я решил для себя, что незачем мне заново изобретать велосипед, надо просто использовать тот опыт, который уже имеет отец, и приложить его к тому, с чем я столкнулся; специальность, от которой я первоначально отказался, оказалась очень востребована. Это определило дальнейший выбор, и с военно-полевой хирургии я перешел в кружок слушателей на кафедру отоларингологии. Так был выбран дальнейший путь.

Размышления о смысле жизни

В Военно-медицинской академии мы с ребятами часто разговаривали о смысле жизни, этот вопрос продолжал меня волновать.

С первого по шестой курс нам преподавали историю партии, марксистско-ленинскую теорию, исторический материализм. Всему этому отводилось достаточно много учебных часов. Надо сказать, что на этих предметах очень сильно срезали ребят, занижали оценки. Спрашивали вещи иногда достаточно абсурдные. Помню, на выпускных экзаменах были очень смешные ответы. Например, одного курсанта спросили: читал ли он работу «Великий почин» о ленинских коммунистических субботниках. Он ответил: «Конечно, читал». Тогда его спросили: «А что, собственно говоря, там описано?» Он и говорит: «Ну как же, все рабочие отремонтировали по паровозу, а Ленин отремонтировал локомотив». Потом другого мальчика, с азербайджанской фамилией и с акцентом, спросили: читал ли он работу Ленина «Письмо к Вейдемейеру»? И попросили процитировать начало этого письма, чтобы поймать на незнании и снизить отметку. Он спокойно произнес: «Здравствуй, дорогой товарищ Вейдемейер». Мы все смеялись. Но самое смешное было потом, когда открыли эту работу. Оказалось, она начинается именно так: «Здравствуй, дорогой товарищ Вейдемейер».

По иронии судьбы начальник кафедры марксизма-ленинизма, профессор Петленко впоследствии стал верующим человеком, его даже приглашали читать лекции в Ватикане. А тогда на моих глазах — я еще не понимал, что такое происходит, — преподаватели всех этих теорий или их родственники заболевали и трагически заканчивали жизнь: с опухолями головного мозга, с психическими заболеваниями. Но я еще не знал, что за этим стоит. Впоследствии стало ясно, что они своим обучением отвращали курсантов от Бога и, естественно, расплачивались за это. Преподавателя истории партии, например, в один прекрасный день застали, когда он в обмундировании, в полковничьих погонах скакал на детской лошадке-палочке. Его обследовали, обнаружили опухоль мозга, прооперировали, и он тут же умер.

Никакой церкви в Академии тогда не было. В бывшей церкви святых апостолов Петра и Павла при мне был клуб. Сейчас в Академии уже два храма.

…С уверенностью могу сказать: без Бога врач со временем может превратиться в бездушного циника. Профессия, безусловно, располагает к милосердию. Но постоянное соприкосновение с болью и несчастьем другого человека может вызвать очерствение сердца — как защитную, протестную реакцию. Больной превращается в предмет научного исследования, в интересный клинический случай, объект наблюдений за действием лекарств, в способ реализовать какие-то свои жизненные планы, получить деньги. У врача, который верит в Бога, опасность деформировать душу гораздо меньше, потому что он совершенно по-другому воспринимает человека.

С первых курсов мы видели боль и смерть. Неся санитарное послушание в ожоговой клинике, наблюдали, как мучаются больные, которые обварились или получили тяжелые ожоги, как мучительны перевязки, как погибают те, кого врачи не в силах спасти. Все это, разумеется, не могло не отражаться на понимании жизни и смерти. Многие врачи в процессе своей профессиональной деятельности становятся в какой-то степени верующими.

И вот все эти вещи, которые происходили вокруг, с больными и со мной самим, маленькие и большие, явные и неявные, — все они запоминались, чтобы в свое время принести свой плод. Позже я вспоминал все, что было со мною в детстве, и в ранних классах школы, и в старших, и книги, которые попадались, и людей, с которыми встречался, и вопросы, которые задавались. И понял, что посредством маленьких шагов — в советское время, когда нельзя было себя показать верующим, — Господь подготовил многих, кто стал потом священниками, и меня в том числе, к пониманию того, что такое жизнь с Богом и без Бога, подготовил ко встрече с Собой.

Расскажу один случай, который произошел со мной во время практики: что значит молитва матери. Мы ходили на военном корабле вокруг Европы. В тропиках переодевались в другую укороченную форму — шорты, рубашка, чтобы не получить тепловой удар и не обгореть. Эта форма в меньшей степени, чем обычная, защищает конечности от травмы. В тот день, о котором я рассказываю, на море было очень сильное волнение. Внезапно корабль накренился, и незакрепленная тяжелая бронированная дверь со всей силы захлопнулась; я едва успел отдернуть ногу. Если бы она попала мне по ноге, даже не представляю, что стало бы, наверное, дело закончилось бы ампутацией. А накануне ночью моей маме приснился сон, будто я лежу на корабле с отрубленной ногой. И проснувшись, она сразу поехала во Всеволожск, где находилась в то время чудотворная икона Божией Матери «Скоропослушница», и молилась перед ней, чтобы все обошлось благополучно.

Потом, когда я уже вернулся из похода, мама меня долго дотошно расспрашивала о том, что и как происходило в тот день. Я сопоставил время, когда чудом избежал тяжелой травмы, и мамину поездку в церковь — оказалось, что это происходило в один и тот же день. Если бы не молитва матери, все могло окончиться очень плохо. Такое вот откровение Божие, указание, что молитвы имеют большое значение.

Или другой случай, еще более ранний. Мой дедушка был ветераном войны. Каждое воскресенье он утюжил брюки, приводил в порядок костюм и себя самого и чистенький, нарядный шел на центральную площадь Мариуполя, где собирались такие же нарядные ветераны. Там они сидели в сквере, что-то обсуждали, вели серьезные беседы. И однажды один из ветеранов задал мне вопрос: «А ты знаешь, что Ленинград прежде назывался Петербургом? А почему Петербург назван именно так, а не иначе?» Я ему ответил: «В честь Петра Первого». Он говорит: «Нет, не в честь Петра Первого». Я удивился: «А как, а почему?» Он говорит: «А вот не скажу тебе. Сам ответь на этот вопрос». И сколько было таких наводящих вопросов в моей жизни! И в школе, и в Академии. И все они оказались неслучайными. Уже гораздо позже я осознал, что в моей жизни не было ни одного случайного момента, который бы мне не пригодился впоследствии в практике священнослужения, ни одного случайного знания!

Бог ничего не дает просто так. Все, что происходит — это Его дар, а наша задача — увидеть, как им распорядиться, а потом употребить на пользу людям. Нужно лишь понять, что, как и почему происходит...

Прот.Сергий Филимонов

Продолжение следует.

Дорогие друзья! Примите участие в строительстве капитального здания Воскресной школы. Или вложите ваш кирпичик в строительство Дома Милосердия - первый в России проект такого масштаба социального, медицинского служения и просвещения, объединенного вокруг храма свт.Василия Великого. Установка первой закладной сваи для храма состоялась 27 марта 2018 года. Поддержите это нужное дело! 

Вложите ваш кирпичик прямо сейчас!  

Если не можете пожертвовать сегодня, воздохните, помолитесь об общем деле. Пожертвуете, когда сможете. Храни вас Господь!

Последние новости Дома милосердия

Новости

Статьи