Людям о людях

Родом из детства

12 марта

Начинаем публиковать главы из книги "Воспоминания и размышления" прот.Сергия Филимонова, написанной к 50-летию автора. 

От автора
Мое автобиографическое повествование преследует несколько целей.

Во-первых, подвести итоги.

Во-вторых, зафиксировать для своих потомков семейные предания о наших корнях, — то наследие, которое составляет богатство любой семьи, и всегда передается из уст в уста. Записав историю своей жизни и жизни рода, мы сохраняем память о родовом древе.
Кроме того, это очень важно для возрождения чувства Родины. Без понимания родовых корней, без знания жизни тех, кто был до нас, невозможно верно видеть будущее ни страны, ни семьи, ни свое собственное, и осознанно выстраивать свою жизнь.

В-третьих, мне хотелось бы поделиться своим пастырским опытом, наработанным в необычных условиях смены экономических формаций и духовных реалий. Буду рад, если написанное здесь поможет кому-либо из священнослужителей или врачей в многоразличных церковных и клинических ситуациях. Любая автобиография дает читателю возможность сопоставить опыт автора с собственным, сделать выводы и не допустить тех ошибок, которые до тебя совершил другой человек.

Одна из идей книги состояла в том, чтобы зафиксировать некоторые исторические вехи и события. Они со временем пропадают, тонут в сплошном потоке информации, либо искажаются и перепрограммируются в то, что выгодно той или иной группе людей на том или ином этапе. Мы уже убедились в этом. Переписанная история покрывает мраком забвения страшные события и уроки, которые необходимо помнить, чтобы не повторять. Важно, чтобы наши дети и внуки могли составить себе адекватное представление о некоторых понятиях и событиях того недавнего для нас и нереально далекого для них социалистического времени, которое навсегда ушло в прошлое.

Словом, я постарался сделать эту книгу интересной и полезной, вложив в нее свой родовой, семейный, житейский, научный, медицинский и пастырский опыт.

Протоиерей Сергий Филимонов

Отец Владимир Николаевич и мама Любовь Митрофановна

Мой отец Владимир Николаевич Филимонов родился в Белоруссии в селе Журавичи Рогачевского района Гомельской области.

Хотя по поводу рождения у отца есть сомнения. Он считает, что он усыновленный ребенок в этой семье, хотя при взгляде на фотографии видно, что он необычайно похож на своего отца. Но он считает, что его взяли из детдома, смутно вспоминает какие-то бомбежки. Действительно, бывало такое, что когда бомбили эшелоны, то выживших детей разбирали в семьи.

Послевоенное детство было тяжелым. До 12 лет у отца не было даже трусов, майка снизу закалывалась булавкой. Его обязанностью было кормить скотину: в 4–5 часов утра все животные должны были быть накормлены и обихожены. Отец должен был, кроме того, покупать хлеб на семью. Хлеб выдавали по карточкам. Нужно было на лыжах — а он был еще мальчиком, — пройти 20 или 25 км, потом отстоять четырехчасовую очередь, чтобы отовариться.
Отец и мать оба окончили Витебский медицинский институт.

Главное здание Витебского медицинского института

Устье реки Витьбы: старая часть Витебска

Витебск в 1960-е годы. Вид на памятник архитектуры 18 века — городскую ратушу

Витебск в 1960-е годы. Вид на улицу Кирова и Привокзальную площадь

Моя мама Любовь Митрофановна Пожидаева родилась в Жданове-Мариуполе. Оттуда она и приехала в Витебск поступать в медицинский институт.

В маминой семье не было врачей. И у отца в семье тоже не было.
Отец одновременно и учился, и сдавал кровь, и работал в кочегарке, чтобы прокормить себя и родителей, оставшихся в деревне. Когда они с мамой познакомились, ему было 26 лет.

По окончании Витебского медицинского института отец был призван в Хрущевский набор для восстановления армии, которая к тому времени была очень сильно порезана. Он стал военным совершенно неожиданно для себя, его просто поставили перед фактом. Отец рассказывал мне, что во времена Хрущева с гордостью показывали военную конверсию: как майор был вчера артиллеристом, а сегодня он знатный свинопас; и фотография майора в халате вместе со свиньей… В газетах постоянно печатали статьи и репортажи, как военные переходят на мирное поприще. Потом Вооруженные силы пришлось восстанавливать. 

После снятия Хрущева в армии начался новый набор. Именно туда и попал мой отец.

Его направили служить в город Остров под Псковом в ракетные части стратегического назначения. Мама, естественно, поехала с отцом, она, как все врачи, была военнообязанной; имела офицерское звание. 

Остров на дореволюционных открытках

Остров — небольшой город, но имеет долгую историю. И как любой другой город Псковщины, он имеет отношение к Печорам, ко Пскову и местам, где правила равноапостольная наша Ольга.

В описываемые мною годы ракетные части стратегического назначения (РЧСН) выполняли роль ядерного щита Советского Союза. А что такое служба врача в этих частях? Это боевые дежурства, то есть на 2–3 недели в составе дежурного расчета врач спускается под землю: ракеты и стартовые комплексы находятся под землей, на глубине трех-четырехэтажного дома. Потом, когда дежурство заканчивается, заступает новая вахта.

Так они с мамой и жили.

Нужно сказать, что моего отца Господь хранил самым видимым образом. Он рассказывал об этом два случая из детства. Маленьким он был очень шустрым и везде носился; и вот когда у них сносили крест с церкви, тот упал всего в трех метрах от него. В другой раз они с мальчиками бегали под куполом церкви, и он сорвался с высоты, пролетел несколько метров и повис на какой-то балке — не разбился.

И дальше Господь так же хранил его жизнь; отец прошел две войны и остался жив: первую — между Сомали и Эфиопией, вторую — в Афганистане. Хотя это было уже позднее, я тогда учился в школе и хорошо помню, как мы ждали возвращения отца, как я писал ему письма…

Эфиопия — очень необычная страна. Отца послали туда как военного врача. И вот какие два случая произошли с ним, чудом сохранившие ему жизнь.

Первый — когда сепаратисты принялись расстреливать народ на базаре. Отца спасло то, что он оказался за столбом, поэтому его не застрелили сразу. К нему уже шли, вот-вот расстреляли бы, но именно в этот момент вмешались войска. Второй — когда он уже улетал из Эфиопии, сопровождая раненого; их обоих ссадили с самолета, освободив место для очень крупного чина. Отец спорил, что раненого нужно немедленно увозить, но его не послушали, высадили насильно. Так вот, этот самолет был сбит сепаратистскими ракетами сразу после взлета с аэродрома.

Как военный врач отец побывал и на афганской войне.

Офицерские семьи волновались за жизнь мужей и отцов, ждали их с войны, объединялись. Мы, дети офицеров, разделяли тревогу взрослых.

Но в то время практически никто не молился за своих воинов. Не умели, не знали как, просто не думали об этом, хотя души жен и матерей снедали волнение, тревога, ожидания. Отец Василий Ермаков не раз поднимал эту тему, когда погиб «Курск». У него была достаточно жесткая проповедь на тему «молятся или не молятся жены за своих мужей, ушедших в море».

…А вот моя мама молилась. Она умела молиться — своими словами, естественно. Как-то поминала отца, просила Бога, чтобы вернулся живым и здоровым.

Но все это было уже гораздо позже. А пока что вернемся в 1960-е годы.

Космонавт Леонов, мое рождение и младенчество

Перед моим рождением мама вернулась в свой родной Жданов — город солнечный, южный, море рядом и все родные. Ей было там хорошо и удобно. Там-то, в одном из роддомов нашей малой родины, я и родился 27 сентября 1965 года.

1965 год был ознаменован выходом первого человека в космос. Это был космонавт Леонов. И позже меня это событие в каком-то роде даже забавляло. Когда я видел кадры кинохроники, как человек «родился» в космос, то вспоминал, что в то же самое время и я родился в этот мир. Только Леонов еще мог зайти обратно в космический корабль, а я уже нет.

Надо сказать, что мама с самого начала пошла на подвиг: были какие-то трудности во время родов, и ей предложили наложить акушерские щипцы, чтобы извлечь младенца на свет. Но мама знала теоретически и видела в своей клинической практике, что после наложения щипцов у детей бывают разные осложнения, вплоть до эпилептических припадков, и не всегда они проявляются сразу, часто позже, когда детишки подрастают. И она категорически отказалась.

Первые месяцы моей жизни прошли в Жданове, но подробностей я, разумеется, не помню. А потом мы поехали на Псковщину, в Остров.

Мое младенчество проходило так: отец служил, мать работала.

Маму назначили на высокую должность, она была фактически главным психиатром и невропатологом всего Островского района, а кроме того еще и дежурила на скорой помощи.

Советские санитарные машины 1960-х — начала 1970-х годов

Мой молочный период проходил в каретах скорой помощи. Мама ехала на вызовы, а меня клала на носилки внутри машины, бежала к больному, потом возвращалась, кормила меня прямо на этих носилках и отправлялась на следующий вызов.

Родителям помогали их друзья-офицеры. Первый, кого я помню из тех лет, — Рагиб Юсифович Аббасов; впоследствии он стал профессором, заведующим клиники семейной медицины в 122-й медсанчасти Санкт-Петербурга, заслуженным врачом Российской Федерации. Религиозный, надо сказать, человек — мусульманин.

У него самого была семья, но он все равно помогал нам, я помню. Офицеры вообще друг другу помогали. Позже, естественно, многие разъехались из Острова, но поддерживали дружеские связи. Я потом встречался с некоторыми из них — опытными полковниками, — уже будучи молодым лейтенантом.

Я многих офицеров и солдат помню из своего детства, даже какие у них машины были. Вообще машины помню многие, особенно тепло вспоминаю молочную цистерну.

Нянька-купчиха и первые грехи

Со временем мои родители поняли, что им никак не справиться с работой и младенцем одновременно, и начали искать няньку.

Сначала получилось неудачно. У нас было несколько нянек, но родители мне рассказывали, как, приходя домой, они обнаруживали, что ребенок орет и голодный. Хотя нянька уверяла, что накормлен. Потом однажды нашли выброшенную пищу: так как я плевался кашей, то няня, недолго думая, выбрасывала ее в помойку.

Тогда отец обошел все дома в гарнизоне, квартиру за квартирой, и в конце концов нашел женщину, которая согласилась помогать. Это была бывшая купчиха по имени Наталья, у которой какое-то несчастье произошло с сыном, он полюбил цыганку, ушел с табором, и погиб… Может быть, ее материнская тоска и невостребованность как раз совпала с нуждой родителей, что за мной некому было присматривать. Я отчетливо помню ее. Забыл, что она мне рассказывала, чему учила, молилась или нет, но с ней было спокойно, надежно и хорошо. Это был человек старого дореволюционного образца. Хотя это и было небезопасно, но все равно, в отличие от многих «бывших», няня не скрывала, что старое время имела определенное общественное положение и была купчихой первой гильдии.

Я слышал, что выражение «стереть в порошок» пошло именно от купцов и напоминает о честности и верности слову. Купцы писали задолженности мелом на доске: купец Иванов должен 50 руб.; Петров должен 2 мешка пшеницы. И если должник не выполнял обязательства, нарушал слово, то его имя как сотрудника — человека, с которым вели дела, — стиралось с доски. Так и представляешь себе, как твердая рука стирает меловое имя, как мел сыплется вокруг. Угроза «сотру тебя в порошок» была серьезной: этому человеку больше не доверяли, дел с ним не вели и руки не подавали. Все держалось тогда не на письменных договоренностях, а на честном слове и добром имени, по доверию записанном мелом на доске, — просто чтобы не забыть. Такое уж было время, совсем иное, чем наше.

Мои первые грехи относятся еще к нежному младенческому возрасту. Мама однажды выслушала из-за меня настоящий выговор.

Остров был военным гарнизоном, и туда редко привозили клубнику. Один раз мама стояла в очереди, держа меня на руках, и заговорилась с соседкой. Мое лицо было обращено назад, за мамино плечо. А там стояла другая женщина; в кульке она держала клубнику, и почему-то этот кулек оказался рядом с моим лицом. Владелица клубники тоже болтала с подружкой. Вдруг мама услышала, как сзади заголосили: «Гражданочка, вы не умеете воспитывать ребенка!» Мама посмотрела на меня и увидела, что все мое лицо измазано клубникой, потому что я его просто опустил в тот пакет и успешно съел всю клубнику — к тому же, немытую.

Мама очень прочно запомнила тот случай.

Детство, Мариуполь

Мама постоянно беспокоилась о своей маме, держала с ней связь, ждала ее писем, регулярно высылала деньги.

Я помню мамин рассказ, как бабушка чудом осталась жива. Она свалилась в погреб — не видела, что он открыт. Упала на банки, разбилась, лежала и стонала. Моя крестная Светлана жила за стенкой, она случайно услышала стоны и спасла бабушку. Потом ее прооперировали в Петербурге в Песочном. Бабушка прожила после этого еще долго.

Летом мы приезжали в Мариуполь.

Мариуполь (Жданов), 1965 г.

Мариуполь, 1960-е годы

Мариуполь, 1960 г. Спасательная станция

Бабушка жила при заводе Ильича, в таком райончике, где сплошь одни только рабочие поселения, коммуна, если можно так сказать. Общались дворами.

Все впечатления детства связаны с работающими людьми. Вечерами народ выходил на улицу, и начиналось общение. Мы, пацаны и девчонки, сидели тут же и пили горячий чай с кусковым сахаром. Мне особенно запомнился хор бабушек, которые пели русские народные песни. Удивительное то было ощущение, когда звучало соборное народное пение. Оно объединяло людей. И мы тоже пели со всеми вместе, и чувства при этом были непередаваемые. Жаль, что сегодня вы не найдете соседей, которые встречаются, чтобы попеть.

На Кипре, кстати, люди до сих пор собираются и поют. У них дворики есть. А в наших городах дворики многие уничтожены, все разобщены — ну кто из нас выйдет из парадной и начнет петь на лавочке? А тогда это было в порядке вещей.

Я хорошо помню то теплое сообщество, ту атмосферу единства. Пускай люди были безграмотны, в чем-то невежественны, в чем-то антирелигиозны. Но память о многих из них до сих пор согревает душу.

Крещение

Крестили меня в Мариуполе. Самого момента крещения я не помню. Но отчетливо помню посещение церкви в детском возрасте: когда-то меня возила бабушка, а когда-то я бывал там с родителями.

Помню, что в Мариуполе церкви не было, они сейчас только начали отстраиваться. Город был коммунистический, крупнейший производственный центр, так что сознание должно было быть пролетарским, классовым, а идеология — атеистической. Церковь стояла где-то за городом. Я помню, что меня куда-то долго везли, часа 2–3 на автобусе, и я очень устал.

Я совершенно отчетливо помню момент Причастия. Помню причащение взрослых, как причащалась бабушка. Помню полный храм народу. Может быть, меня и крестили в тот момент, потом причащали. Скорее всего, так и было: священник потом повел меня в алтаре вокруг Престола.

Тогда же состоялась первая в моей жизни полемика по поводу невидимого Бога: священник указал на иконы и сказал: «Вот видишь, мальчик, это Бог». Я ему ответил: «Извините, батюшка, это не Бог, это картинки. А где же Бог?» Мне было тогда 3 или 4 года.

Я не согласился на картинки взамен Бога. К тому же с иконами тогда было плохо, он показал мне какие-то бумажные литографии невысокого художественного качества. Это было окно не в горний мир, а заклеенное бумагой от горнего мира. У меня было внутреннее ощущение чего-то совершенно другого, что связано с понятием «Бог».

Священник ответил уже не очень довольно: «Понимаешь мальчик, Бог невидим. Ты слишком многого хочешь — Бога увидеть». Сложно было тогда с нами, народом по-советски обработанным, ничего не понимающим и церковно невоспитанным.

Продолжение: "Родом из детства. В Должанке с бабушкой Александрой".

Дорогие друзья! Примите участие в строительстве капитального здания Воскресной школы. Или вложите ваш кирпичик в строительство Дома Милосердия - первый в России проект такого масштаба социального, медицинского служения и просвещения, объединенного вокруг храма свт.Василия Великого. Установка первой закладной сваи для храма состоялась 27 марта 2018 года. Поддержите это нужное дело! 

← Вернуться к списку